Патриотическое воспитание
25.01.2024

«Лялечка, на корочку»

«Была этим летом в Санкт-Петербурге, в музее блокады Ленинграда. Там о детской теме совсем ничего нет! Можно всё по документам найти, а списка детских домов нет. Но, я думаю, ещё что-нибудь найдём. Просто хотелось бы узнать его дальнейшую судьбу, что с тем детским домом стало» — рассказывает с энтузиазмом 88-летняя Лариса Гордеева. Большую часть блокадного времени, пока мама была на фронте, она прожила в детском доме, о котором вспоминает по сей день.

«Лялечка, на корочку»
4 минуты время чтения
Лариса Гордеева родилась в 1940 году в посёлке Выборгского района Левашово. Семья была у неё полная: мама с папой, дедушка и бабушка. Жили в доме деда и бабушки, папа был танкистом, мама много работала.

Как раз перед Великой Отечественной войной, летом 41-го, родители Ларисы Васильевны Гордеевой уехали в воинскую часть под Одессу.
«Меня оставили с бабушкой. Когда началась война, отец быстренько отправил мать обратно в Ленинград, она доехала благополучно домой. Тогда ещё поезда ходили». 

Вскоре, 8 сентября, началась блокада и разбомбили Бадаевские склады. В половину шестого вечера, Ленинград был окутан тревожным гулом сирен воздушной тревоги, на фоне которого раздавался рёв фашистских самолетов. Этот вечер войдет в историю города как день, когда на его улицы обрушились 6 тысяч зажигательных бомб и вспыхнуло почти 200 пожаров. Пожарной бригаде пришлось бороться с огнём в условиях крайней сложности — из 38 человек местной пожарной команды, только половина смогла добраться до складов. Ситуацию осложнил обрыв телефонной связи. Сгорели провода и оставили горожан без возможности оперативной связи.

Потребовалось 6 часов, чтобы погасить огонь, который успел уничтожить 38 хранилищ и 11 помещений. Пламя также поглотило 3 тысячи тонн муки и 2,5 тысячи тонн сахара. После героической ликвидации пожара на пепелище останется около 1000 тонн горелой муки и 900 тонн горелого сахара. Сгоревшее продовольствие не пропадало, их переработывали пищевые предприятия города.

По словам мамы Ларисы Гордеевой, самое трудное время пришло, когда началась зима.
«Очень тяжёлая зима. Кушать было нечего, всё продали. Первым ушёл из жизни дедушка. Мама отвезла его на Пискарёвское кладбище, могила числится 42-м годом». 

Через какое-то время не стало и бабушки, похоронили её там же, на «Пискарёвке». Маленькая Лариса осталась с мамой вдвоем.
«Я-то что? Я бабушкой избалована! Как бабушка говорила: «Лялечка, на корочку». Но потом мне мама дала корочку, когда есть-то нечего… Орала, как жрать хотела. Я этого не помню, это мама говорила».

Семья Ларисы Гордеевой до блокады жила зажиточно. С началом событий в доме почти ничего не осталось. Мама продала всё, что было возможно, чтобы хоть как-то прокормить себя и дочь.
«Мама говорила, что сил не было. Что если она сейчас придёт домой и я буду орать, повесит дочь и повесится сама. Это она так рассказывала. И, видимо, судьба над ней сжалилась, и она встретила хорошую знакомую. Та сказала: “Что сидишь дома? Давай!"»

Тогда в Левашово был, сейчас нельзя сказать точно, то ли детский сад, то ли детский дом. Туда девочку и определили. Мама ушла добровольцем на фронт, попала в воинскую часть и работала на должности схожей с бухгалтером, как объясняет Лариса Васильевна.

В детском доме Лариса Васильевна прожила до 1946-го года. Потом, после демобилизации, её нашла мама и забрала с собой .
«Мы поехали в Выборг. Маму туда отправили, она ещё военнообязанная была. Около года мы там пробыли, и её демобилизовали окончательно. И отправили сюда, в Светогорск. Мама пошла работать бухгалтером, а я – в школу».

Хотя о детском доме в памяти Ларисы Гордеевой не осталось ничего, кроме того, что рядом ходили поезда. Она всё ещё думает о его судьбе.
«Знаете, я всё спрашиваю про Левашово, есть ли какие-то документы, ещё что-то. Но нет! Нет в Левашово такого детдома. Может это в другом месте было, в Паргалово где-нибудь? Может, детским домом называем, а это был просто детский садик такой? Люди уходили на войну, оставляли детей здесь. Кормили, поили нас, мы ведь выжили!». 

Лариса Васильевна не помнит ничего из детства, почти не помнит тот самый детский дом и другие события блокады, о судьбе своей семьи знает только со слов мамы. Однако сейчас у нее дома до сих пор всегда должен быть хлеб.
«Наверное, это чисто интуитивно. Вот, пусть не будет конфет, ещё чего-то, но, чтобы не было хлеба, – такого не может быть».